Кто станет отрицать, что католики в конце ХХ века растеряны? Явление это относительно недавнее и связано с двадцатью последними годами истории Церкви: чтобы в этом убедиться, достаточно понаблюдать за тем, что происходит. Раньше путь был торен: либо ты шёл по нему, либо нет. Учеловека либо была вера, либо он её утратил, либо ещё не обрел. Но верующий, вошедший во святую Церковь крещением, обновивший свои обеты в возрасте 11 лет и получивший Святого Духа в день Миропомазания, знал, во что ему верить и что ему делать.

Сегодня многие уже не знают. В церквах звучат такие обескураживающие речи, пишутся заявления,столь противоречащие всему, чему всегда учили, что в души вкралось сомнение.

30 июня 1968 года в Риме, закрывая Год Веры, Его Святейшество Павел VI исповедовал католическую веру перед всеми епископами, бывшими тогда в Риме, и перед сотнями тысяч верных. В предисловии он предостерегал всех против покушений на доктрину, ибо по его словам, "так порождают в душах многих верных смущение и растерянность, каковые к несчастью мы видим сегодня".

То же слово находим в речи Его Святейшества Иоанна-Павла II от 6 февраля 1981 года: "Ныне большинство христиан чувствует себя заблудившимися, смущёнными, растерянными и даже обманутыми". Причины этого состояния Святейший Отец подытожил так: "Со всех сторон распространились идеи, противоречащие откровенной и всегда преподаваемой истине. В области догмы и морали были проповеданы сущие ереси, что возбудило сомнения, смущение, бунт. Разорили даже литургию. Погруженные в интеллектуальный и моральный релятивизм, христиане искушаемы туманным моралистическим просвещенчеством, социологическим христианством - без определённой догмы и объективной морали".

Эта растерянность на каждом шагу проявляется в разговорах, в писаниях, в газетах, в радио- и телепередачах, в поведении католиков, которое, по свидетельству статистики, характеризуется значительным снижением религиозной активности, оставлением Мессы и таинств, общим расслаблением нравов.

Отсюда вопрос: чем вызвано такое состояние вещей? Всякое действие имеет свою причину. Неужелиисчезло благородство души, неужели из-за погони за удовольствиями, из-за привязанности к прелестям этой жизни и многочисленным развлечениям, которыми манит современный мир, оскудела людская вера? Но это не настоящие причины, они всегда так или иначе существовали; стремительное падение религиозной активности скорее происходит от нового духа, заведшегося в Церкви и бросившего тень подозрения на целое прошлое церковной жизни, с её учением и жизненными принципами. Тогда всё это основывалось на неколебимой вере Церкви, которая передавалась в катехизисе, признанном всеми епископатами.

Вера основывалась на уверенности. Поколебав уверенность, посеяли растерянность.

Приведём один пример: Церковь учила - и все верные верили этому - что католическая религия - единственно истинная. Действительно, ведь она основана Самим Богом, тогда как все прочие — дела рук человеческих. Отсюда следовало, что христианин должен избегать связи с лжерелигиями, но с другой стороны делать всё, чтобы привести их приверженцев к религии Христа.

Истинно ли это и доныне? Конечно. Истина неизменна, иначе выдаваемое за нее никогда не было истиной. Никакие новые данные, никакое научное или теологическое открытие - если вообще возможны теологические открытия - никогда не приведёт к тому, что католическая религия перестанет быть единственным путём ко спасению.

Но вот сам Папа присутствует на церемониях этих лжерелигий, молится и проповедует в храмах еретических сект. Телевидение разносит по всему миру образы этих ошеломляющих контактов.Верные уже ничего не понимают.

Лютер - подробнее я вернусь к этому позже - увлёк из Церкви целые народы, потряс Европу духовно и политически, разрушая католическую иерархию, католическое духовенство, придумав ложное учение о спасении, неверное толкуя о таинствах. Его мятеж против Церкви послужил образцом для всех последующих революционеров, ввергающих в хаос Европу и весь мир. Невозможно, как хотелось бы некоторым, спустя пятьсот лет сделать из него пророка или учителя Церкви - он не святой.

Но вот, я читаю Католическую Документацию или епархиальные журналы и вижу что вышло из под пера смешанной католическо-лютеранской комиссии, официально признанной Ватиканом:

"Среди идей Второго Ватиканского Собора, в которых видно согласие с требованиями Лютера, находим например: описание Церкви как "народа Божия" (главная идея нового кодекса канонического права: демократическая, а не иерархическая идея); подчёркивание священства всех крещённых; обязательство уважать право личности на свободу в религиозных вопросах. Также другие ранее выдвинутые Лютером требования могут считаться удовлетворенными в богословии и практике сегодняшней Церкви: употребление народного языка в богослужении, возможность причастия под двумя видами, а также обновленная теология и нынешний способ совершения Евхаристии".

Какое значительное признание! Удовлетворять требованиям Лютера, показавшего себя решительным и яростным врагом Мессы и Папы! Принимать претензии богохульника, который говорил: "Я утверждаю, что все дома терпимости, все человекоубийства, все кражи, все прелюбодеяния вместе взятые не столь дурны, как эта омерзительная Месса!" Из такой безумной реабилитации можно извлечь только одно заключение: надо либо осудить разрешивший её Второй Ватиканский собор; либо осудить Тридентский Собор и всех Пап, которые, с XVI-ого века, объявляли протестантство ересью и схизмой.

Понятно, что перед таким переворотом католики теряются. Но у них ещё немало поводов к растерянности! Год за годом они видели, как меняются и содержание и форма религиозной практики, знакомой взрослым по первой половине их жизни. Алтари в церквах были разрушены или заменены столом, часто подвижным и разборным. Дарохранительница не занимает больше почетного места, чаще всего она скрыта в боковом пилоне; а если её и оставили посередине, то священник, служа Мессу, поворачивается к ней спиной. Священнослужитель и верные стоят лицом друг к другу и ведут беседу. Кто угодно может прикоснуться к освященным сосудам, часто заменяемых корзинами,блюдами, керамическими пиалами; миряне, в том числе женщины, раздают причастие, которое люди берут в руки. С Телом Христа обращаются неуважительно, что приводит к сомнению в действительности пресуществления.

Таинства преподают по-разному в зависимости от места: например возраст крещения и миропомазания, способ свадебного благословения, сдобренного пением и чтениями, не имеющими ничего общего с богослужением, либо заимствованными из других религий, либо из чисто светской литературы, когда они прямо не выражают политических взглядов.

Универсальный язык Церкви, латынь и грегорианский хорал исчезли почти совсем. Все песнопения заменены современными песенками, в которых нередко слышны те же ритмы, что и в увеселительных местах.

Католики также были ошарашены внезапным исчезновением церковного облачения, как если бы священники и монахини устыдились самих себя. Родители, отправляющие своих детей на катехизацию, выясняют, что тех больше не учат истинам веры, даже основным: о Святой Троице, о тайне Воплощения, об Искуплении, о первородном грехе, о Непорочном Зачатии. Отсюда чувство глубокого смятения: это что, больше не правда, это всё недействительно, "устарело"? О христианских добродетелях даже не упоминают; в каком катехизисе говорится, например, о смирении, о целомудрии, об умерщвлении плоти? Вера стала расплывчатым понятием, милосердие приняло вид всеобщей солидарности, а надежда теперь - главным образом на улучшение мира.

Такие новшества - не из тех, что в человеческом плане появляются со временем, к чему мы приучаемся, с чем свыкаемся после первого периода удивления и колебаний. В человеческой жизни меняется немало способов делания; будь я еще миссионером в Африке, я отправился бы туда на самолете, а не на корабле, как раньше, хотя бы даже из-за трудности найти мореходную компанию, обслуживающую нужный маршрут. В этом смысле можно сказать, что надо жить в ногу со временем и мы, ко всему прочему, обязаны так поступать.

Но католики, которым в силу того же принципа захотели навязать новшества в духовном и сверхъестественном плане, отлично поняли, что это невозможно. Нельзя изменить святого Жертвоприношения Мессы, таинств, установленных Иисусом Христом, нельзя изменить раз и навсегда открытой истины, нельзя одну догму заменить на другую.

На последующих страницах я хотел бы ответить на вопросы, которые вы себе задаёте, вы, знающие иное лицо Церкви. Я хотел бы также просветить молодых людей, родившихся после собора, ведь им католическая община не дает того, что они вправе от неё ожидать. Наконец я желал бы обратиться к безразличным или агностикам: когда-нибудь их коснется милость Бога, но они рискуют обнаружить
церкви без священников и доктрину, не соответствующую стремлениям их души.

И потом этот вопрос по видимости затрагивает всех, судя по тому интересу, с которым следит за ним печать, особенно в нашей стране. Журналисты тоже выглядят растерянно. Вот несколько заголовков выбранных наудачу: "Умрет ли Христианство?", "А если время работает против религии Иисуса Христа?", "Будут ли еще священники в 2000 г.?"

На эти вопросы я хочу ответить, не изобретая в свою очередь новых теорий, но ссылаясь на непрерывное Предание; им так пренебрегали в последние годы, что многим читателям оно может показаться чем-то новым.

Мне надо сразу рассеять одно недоразумение - так, чтобы уже к этому не возвращаться: я не лидер какого-то движения, и уж вовсе не глава какой-то отдельной церкви. Я не "глава традиционалистов", как все время пишут. Некоторых людей зачислили в "лефевристы", как если бы речь шла о партии или школе. Это речевая ошибка.

У меня нет никакого собственного религиозного учения. Я всю жизнь держался того, чему меня научили на скамье французской семинарии в Риме, а именно католического вероучения так, как его толкует Учительство Церкви из века в век со смерти последнего апостола, отметившей конец Откровения.

Здесь неоткуда взяться пище, способной удовлетворить сенсационный голод журналистов и через них - нынешнего общественного мнения. Несмотря на это вся Франция всколыхнулась 29 августа 1976 года, узнав, что я собираюсь отслужить Мессу в Лилле. Что чрезвычайного в том, что епископ совершает Святую Жертву? Мне пришлось произносить проповедь перед строем микрофонов, и каждую мою фразу приветствовали как громкую декларацию. Но что я говорил сверх того, что мог сказать любой другой епископ?

Так вот разгадка! Другие епископы уже несколько лет, как не говорят одно и то же. Например, часто ли вы слышали от них о социальном царстве Господа Нашего Иисуса Христа?

Мое личное приключение не перестаёт меня изумлять: эти епископы в большинстве были моими соучениками в Риме, их учили так же, как и меня. И вдруг я оказался совсем один. Они изменились, они отказались от того, чему их учили. А я ничего не изобрел, я продолжал всё то же. Кардинал Гарон даже сказал мне однажды: "Нас обманули во французской семинарии в Риме". В чем обманули? Разве до собора тысячи раз он не учил катехизируемых детей повторять акт веры: "Боже, твердо верую всем истинам, что Вы открыли и преподаёте через Свою Церковь, потому что Вы не можете ни обмануться, ни обмануть нас?"

Как же все эти епископы претерпели такую метаморфозу? Я вижу одно объяснение: они остались во Франции, они дали себя медленно заразить. В Африке я был защищен. Я вернулся как раз в год собора; зло уже было сделано. Второй Ватиканский собор только открыл клапаны, которые сдерживали разрушительный поток.

И в кратчайший срок, ещё прежде закрытия четвертой сессии, наступил крах. Всё или почти всё уже куда-то уносилось, начиная с молитвы.

Христианину, которому присуще чувство Бога и уважение к Нему, больно от того, как его заставляют сегодня молиться. Молитвы, заучиваемые наизусть, объявили "зубрёжкой", их больше не преподают детям, их уже не найти в катехизисах, за исключением разве что "Отче наш" в новой версии протестантского толка, которая обязывает тыкать Богу. Систематически тыкать Богу - не признак великого уважения и не в духе нашего языка, предлагающего различный регистр, согласно адресату: обращаемся ли мы к начальнику, к родственнику или к товарищу. В том же послесоборном "Отче наш", Бога просят: "не подвергни нас искушению" - выражение по меньшей мере двусмысленное, в то время как наш традиционный французский перевод предлагает улучшение латинской формулы, довольно неловко скалькированной с еврейского. В чём же прогресс? Тыканье заполонило всё народное богослужение: Новый Воскресный Служебник употребляет "ты" исключительно и обязательно. Не вижу причин для подобной перемены, столь противной французским нравам и культуре.

В католических школах протестировали детей в возрасте двенадцати и тринадцати лет. Лишь немногие знали наизусть Pater noster, на французском языке естественно, некоторые смогли прочесть Радуйся, Мария. За двумя-тремя исключениями дети не знали Апостольского Символа, Исповедую Богу, акты веры, надежды, любви и сокрушения, Ангел Господень и Вспомни, Мария…Да и откуда им знать, если большинство об этом даже никогда не слыхало? Молитва должна быть "спонтанной", как учат теперь, надо говорить Богу от избытка чувств: вот и пренебрегли прекрасной педагогикой Церкви, вычеканившей эти молитвы, к которым прибегали величайшие святые.

Кто побуждает ещё христиан к тому, чтобы молиться утром и вечером в семье, просить благословения пищи и благодарить Бога после трапезы? Я узнал, что во многочисленных католических школах не желают больше молитвы перед началом уроков под тем предлогом, что в классе есть неверующие или иноверующие ученики, и нельзя де шокировать их совесть и проявлять чувства победителей. Поздравляют себя c тем, что принимают в эти школы подавляющее большинство не-католиков и даже не-христиан и с тем, что ничего не делают, чтобы привести их к Богу. Маленькие католики должны скрывать свою веру под видом уважения к мнению одноклассников.

Коленопреклонение в ходу у весьма ограниченного числа верных: его заменили наклоном головы или чаще вовсе ничем. Просто входим в церковь и садимся. Мебель заменили, деревянные скамеечки для молитвы пошли на растопку, а во многих церквах установили кресла, как в зрительных залах потому, что так удобнее разместить публику, когда церкви используются для концертов. Мне приводили случай часовни Святого Таинства, в большом парижском приходе, куда работающие неподалёку люди заходили во время обеденного перерыва. Однажды часовню закрыли на ремонт; а когда она вновь открыла свои двери, скамеечки для молитвы исчезли, на удобном ковре поместили дорогие набивные мягкие сиденья как в приёмных больших фирм или авиакомпаний. Поведение верных тотчас же изменилось; некоторые становились на колени на ковёр, но большинство усаживалось поудобней и медитировало перед дарохранительницей, закинув ногу за ногу. Духовенство этого прихода имело вполне определённый замысел; на дорогостоящие покупки не идут, не подумав сперва над тем, что делают. Здесь видно намерение изменить отношения человека с Богом, сдвинув их в сторону непринужденности, бесцеремонности, как если бы Его считали себе равным. Когда у нас отнимают жесты, воплощающие "религиозную добродетель", как сохранить убеждение, что мы находимся в присутствии Творца и безраздельного Владыки всего сущего? Не рискуем ли мы также свести на нет чувство его действительного Присутствия в дарохранительнице?

Католики также сбиты с пути нарочитой пошлостью и даже вульгарностью, которую систематически навязывают местам культа. Сочли за самохвальство всё, что способствовало красоте зданий и роскоши церемоний. Оформление должно приблизиться к бытовому окружению, к тому "как в жизни". В века веры Богу дарили самое ценное; именно в деревенской церкви можно было увидеть то, что уж точно не принадлежало обыденности: убранство из золота и серебра, произведения искусства, тонкие ткани, кружева, вышивки, статуи Пресвятой Девы, увенчанные драгоценностями. Христиане шли на денежные траты, чтобы как можно лучше почтить Всевышнего. Все это споспешествовало молитве, помогало душе возвыситься. Так устроен человек: когда волхвы отправились к бедным яслям Вифлеема, они принесли золото, ладан и смирну. С католиками грубо обращаются, заставляя их молиться в тривиальной обстановке, в "поливалентных помещениях", которые не отличаются ни от какого другого общественного места, а если иногда и отличаются, то в худшую сторону. Тут и там забрасывают величественную готическую или романскую церковь, чтобы построить рядом голый, наводящий уныние ангар, или организовывают "домашнюю евхаристию" в столовых и даже на кухне.

Мне рассказывали об одной такой евхаристии, которую служили на дому у покойного в присутствии семьи и друзей; после церемонии убрали потир и, за тем же столом, покрытом той же скатертью, сели поминать. В эту минуту в нескольких сотнях метров, только птицы пели Господу вокруг церкви XIII-ого века, украшенной великолепными витражами.

Тем из вас, читатели, кто помнит довоенное время, конечно знаком пыл процессий Торжества Тела Господня, с многократными стояниями, пением, кадилами, сияющий дароносицей, которую священник нес на солнце под вышитым золотом балдахином, со знаменами, цветами, колокольным звоном. Чувство поклонения рождалось в душе детей и запечатлевалось там на всю жизнь. Похоже, этим первостепенным аспектом молитвы сильно пренебрегают. Или опять нам будут твердить о необходимой эволюции, о новом образе жизни? Но из-за пробок не отменяют уличных демонстраций, а их участники не испытывают никакого стыда перед стоящими в пробках людьми, они выражают свои настроения, свои требования - справедливые или нет. Почему именно Бога надо было отодвинуть и почему именно христиане должны воздержаться от подобающего Ему публичного поклонения?

Почти полное исчезновение процессий во Франции идёт не от утраты интереса верных. Оно предписано новой пастырской политикой, а ведь та постоянно настаивает на поиске "активного участия народа Божия". В 1969 г. настоятель Уазы был отстранен своим епископом, предварительно получив запрет на организацию традиционной процессии Торжества Тела Господня; эта процессия все же состоялась и привлекла в десять раз больше участников, чем деревня насчитывала жителей. Кто после этого скажет, что новая пастырская политика, впрочем, противоречащая в этом пункте соборной Конституции о Святой Литургии, отвечает глубоким устремлениям христиан, по-прежнему преданным таким формам благочестия?

Да и что им предлагают взамен? Немногое, так как служить Богу стали значительно меньше. Священники больше не приносят Святую Жертву каждый день и сослужат в остальное время, таким образом число Месс существенно сократилось. В деревнях практически невозможно быть на Мессе по будням; а по воскресеньям нужно добираться на машине в тот населенный пункт, чья очередь сейчас принимать священника "данного сектора". Многие церкви Франции закрыты окончательно, другие открываются лишь несколько раз в году. Когда к этому добавляется кризис призваний, или скорее кризис оказываемого им приема, воцерковленность становится из года в год всё более трудным делом. Большие города в лучшем положении, но чаще всего невозможно причаститься, например в первые пятницы или первые субботы месяца. О ежедневной Мессе тут можно и не мечтать; во многих городских приходах её служат только по требованию, для данной группы в удобное для неё время.

Случайно зашедший на такую Мессу прохожий, чувствует себя чужаком на празднике, где речь усеяна намеками на деятельность и жизнь группы. Бросили тень на то, что называли приватными Мессами в противоположность общинным Мессам; в действительности же община взорвалась на мелкие ячейки. Не редки случаи, когда священники, в присутствии нескольких активистов, служат на дому христианина, вовлеченного в деятельность католического действия или иной группы. А воскресный график распределен по этническим общинам: португальская Месса, французская Месса, испанская Месса. В нашу эпоху, когда участились поездки за границу, католики вынуждены присутствовать на Мессах, в которых не понимают ни единого слова, а им при этом внушают, что невозможно молиться "не принимая участия". Как же им участвовать?

Нет больше Месс или есть в малом количестве, нет больше процессий, нет больше благословений Святыми Дарами, нет больше вечерни… Совместная молитва приведена к своему самому простому выражению. Но когда верный преодолел все трудности расписаний и перемещения, что ему предлагают для утоления духовной жажды? В дальнейшем я коснусь литургии и серьезных изменений, которым она подвергается. Давайте пока остановимся на внешней стороне вещей, на форме этой общей молитвы. Слишком часто атмосфера этих "богослужений" бьёт по религиозному чувству католиков. Наблюдается вторжение светских ритмов, со всеми видами ударных инструментов, под гитару и саксофон. Вот, что пишет, при поддержке многочисленных знаменитых деятелей музыкального мира, музыкант ответственный за литургическую музыку в одной епархии на севере Франции: "Вопреки нынешним заявлениям, музыка этих песен не современна: сам музыкальный стиль не нов, он обслуживал весьма профанные места и круги (в кабаре, в мюзик-холлах, часто для более или менее чувственных танцев, выряженных в иностранные имена): такая музыка побуждает к раскачиванию или к "свингу": всем хочется вертеться. Вот "телесное выражение" наверняка чуждое нашей западной культуре, мало способствующее сосредоточенности, имеющее мутные истоки. Чаще всего наши собрания и так не соблюдают точного ритма, едва избегая уравнения полунот с четвертыми долями в размере 6/8, а барабаны не успевают: тогда пропадает желание трястись, но ритм оказывается бесформенным и еще больше являет обычную бедность мелодической линии".

Что стало с молитвой во всём этом? К счастью кажется, что во многих местах возвратились к менее варварским обычаям. Но если хочешь петь, то тебя заставляют пользоваться продукцией специальных официальных органов, заведующих церковной музыкой, так как и речи не может быть о том, чтобы использовать чудесное наследие прошлых веков. Обычно проигрываемые мелодии, всегда одни и те же - очень посредственного образца. Более проработанные музыкальные отрывки в исполнении хора отдают светским влиянием и скорее возбуждают чувствительность, чем пронизывают душу подобно грегорианскому пению. Тексты - сплошь изобретенные, из нового словаря, как если бы двадцать лет назад некий поток смел все антифонарии (а ведь ими, даже желая творить новое, можно было вдохновиться). Слова подстраиваются под мимолетный стиль и быстро выходят из моды, становясь непонятными в кратчайший срок. Бесчисленных диски, предназначенные для "оживления" приходов, распространяют переделки псалмов и, поданные как таковые, вытесняют священный текст божественного вдохновения. Почему бы не петь сами псалмы?

Некоторое время назад появилась новинка; плакаты, установленные при входе в церковь, гласили: "Хвалите Бога, хлопайте в ладоши!" Во время службы по сигналу ведущего помощники поднимают руки над головой и ударяют в такт с силой, производящей в санктуарии необычайный грохот. Конечно этот вид новшества, не укорененный даже в светской среде и пытающийся привить искусственный литургический жест, не имеет будущего; однако он добавляет разочарованию католиков и увеличивает их растерянность. Можно не ходить на "Gospel Nights", но что делать, когда и редкие воскресные Мессы заражены такой удручающей практикой?

Так называемая пастырская программа "все вместе" навязывает верующему новые жесты идущие против его природы, а пользы от них он не видит. Прежде всего теперь требуется, чтобы все происходило коллективно: с обменом репликами, обменом евангельскими речениями, обменом мнениями, обменом рукопожатиями. Народ Божий подчиняется скрепя сердце, об этом говорят цифры: новые статистические данные показывают очередное падение посещений Евхаристической Жертвы между 1977 и 1983 гг., в то время как личная молитва переживает некоторый рост. Следовательно, пастырская программа "все вместе" не завоевала католический народ. Вот, что я читаю в приходском бюллетене из парижского пригорода: "В течение двух лет Месса в 9:30 время от времени проходила особенным образом, а именно: за возвещением Евангелия следовал обмен мнениями, для которого верные организовывались группами по дюжине человек. На самом деле в первый раз, когда попробовали такую службу, группы обсуждения были составлены из общего количества в 69 человек, а 138 осталось вне активности. Можно было подумать, что с течением времени состояние дел улучшится. Ничуть не бывало".

Тогда приходская группа организовала собрание, чтобы выяснить, стоит ли продолжать "Мессы с обменом мнениями". Понятно, что две трети прихожан дотоле сопротивлявшихся пособорным новшествам, были отнюдь не в восторге от импровизированных разговорчиков посреди Мессы.

Как же трудно сегодня быть католиком! Богослужение на французском, даже и без "обменов", оглушает присутствующего потоком слов; многие жалуются, что на Мессе они не могут молиться. Так,когда же им молиться?

Растерянным христианам предлагают различные рецепты, все принимаемые иерархией, лишь бы те подальше отстояли от католической духовности. Самые дикие среди них - йога и дзен. Пагубное увлечение востоком, уводящее благочестие на ложные пути под предлогом "гигиены души". А кто опишет все зло от "телесного выражения", деградацию личности с одновременным возвеличиванием тела в противоположность восхождению к Богу. Эта мода и другие новизны, введённые даже в монастыри созерцательных орденов - чрезвычайно опасны, из-за них правы оказываются говорящие: "Нам поменяли религию".

У меня перед глазами фотографии из католических газет, представляющих Мессу, как её теперь часто служат. Глядя на первую, я с трудом понимаю, в какой момент Святого Таинства сделан снимок. За обыкновенным деревянным столом, по виду не очень чистым и ничем не покрытым, двое в костюмах при галстуках поднимают или показывают: один - потир, другой - киворий. Из пояснения я узнаю, что это два священника, один из которых - федеральный капеллан Католического действия. С той же стороны стола возле первого служителя - две девушки в штанах, рядом со вторым - двое юношей в свитерах. К табуретке прислонена гитара.

Второе фото: сцена представляет собой угол комнаты, которая могла бы быть студенческим общежитием. Священник стоит в одеянии общины Тезе перед стульчаком, который служит алтарем. Видна большая глиняная миска и бокальчик из того же материала, также два зажженных светильника. Пятеро молодых людей в костюмах сидят вокруг на полу, один бренчит на гитаре.

Третий снимок - из репортажа о событиях, имевших место несколько лет назад: судно с несколькими эко-борцами пытается помешать французским ядерным испытаниям на остове Муруроа. Среди них - священник, служащий Мессу на палубе парусника в компании двух мужчин. Все трое в шортах. Один к тому же по пояс голый. Аббат поднимает гостию, наверное для возношения. Он ни стоит, ни на коленях, а сидит, или скорее развалился на корабельном такелаже.

Этим скандальным снимкам присуща одна общая черта: Евхаристия снижена до обыденного действия и вульгарностью обстановки, и используемыми инструментами, и позами, и одеждой. И так называемые католические журналы, продаваемые в церковных лавках, печатают эти фотографии не с целью критики подобных манер, а наоборот, чтобы их порекомендовать. Жизнь считает что даже этого не достаточно. По своему обычаю прикрываясь письмами читателей, чтобы высказать собственное суждение, не неся за него ответственности, она пишет: "Литургическая реформа должна бы пойти ещё дальше…Повторы, одни и те же выражения, весь этот распорядок тормозит настоящее творчество".

Чем же должна быть Месса? А вот чем: "У нас много проблем, наши трудности все возрастают, но Церковь похоже все еще ни причем. Часто выходишь с Мессы утомленным; есть какой-то разрыв между нашей жизнью, нашими повседневными заботами и тем, чем нам предлагают жить по воскресеньям".

Конечно будешь утомлен Мессой, попытавшейся опуститься до уровня человека, вместо того, чтобы поднять человека к Богу и которая, неверно понятая, не помогает преодолеть "проблемы". Призыв пойти ещё дальше выдает осознанное желание уничтожить чувство священного. Так христианина лишают того необходимого, к чему он стремится, поскольку склонен чтить и почитать все связанное с Богом. Сколь же великого почтения достойна материя для Жертвоприношения, предназначенная стать плотью и кровью Бога! Зачем выпекать серые или черные гости, оставляя частичку отруби? Или хотят заставить забыть слова, опущенные в новом оффертории: hanc immaculatam hostiam, "сию незапятнанную жертву"?

Но это еще небольшое изменение. Часто говорят об освящении частей обыкновенного квасного хлеба вместо предписанного чистого опреснока, об исключительном использовании которого недавно напомнила инструкция Inaestimabile Donum. Все границы перешли, когда один американский епископ посоветовал изготовлять облатки с молоком, яйцами, дрожжами, мёдом и маргарином. На людей посвященных Богу обмирщение распространяется путём исчезновения облачений священников и монашествующих, обращения по именам, тыканья, светского образа жизни - и это во имя нового принципа, вовсе не "из практических соображений", как нас пытаются заставить поверить. Доказательство? Те монахини, что покидают затвор и поселяются на городской квартире, несут двойные расходы, сняв платок и регулярно оплачивая услуги парикмахера.

Утрата чувства священного ведёт к святотатству. Одна французская газета из западного региона сообщает, что в 1980 г. в Вандее состоялся национальный конкурс мажореток. По этому случаю служили Мессу, во время которой мажоретки танцевали, а некоторые из них затем раздавали причастие. Более того, все это увенчалось хороводом, в котором участвовал сам священнослужитель в облачении. Я не собираюсь создавать здесь каталог злоупотреблений, я привел несколько примеров доказывающих, почему у современных католиков есть все основания быть растерянными и даже скандализированными. И я не открываю здесь никакой тайны, каждое воскресное утро телевидение берется нести в дома примеры неприемлемой развязности по отношению к Телу Христа, публично подаваемые епископами. Например трансляция Мессы от 22 ноября 1981 года, где вместо потира верные передавали друг другу корзинки; их потом положили на пол вместе со Святыми Дарами.

В Пуатье, в чистый четверг того же года торжественное сослужение включало попеременное освящение хлебцов и стаканчиков вина на столах, к которым каждый подходил угощаться.

Общей практикой стали концерты светской музыки в церквах. В некоторых случаях культовые помещения предоставляют для рок-концертов, сопровождаемых обычными для них эксцессами.

Церкви и соборы предали разврату, наркотикам, мерзости всякого рода, и обряды умилостивления инициировало отнюдь не местное духовенство, а верные, по праву возмущенные скандалом. Как епископы и священники потакающие скандалу не боятся навести на себя и на своих пасомых божье проклятие? Оно уже проявляется в бесплодности их дел. Всё теряется, расстраивается, потому что профанация Святого Жертвоприношения Мессы не приносит благодати, не сообщает её.

Пренебрежение к действительному Присутствию Христа в Евхаристии - самый вопиющий факт, в котором выражает себя новый дух, уже не католический. Не считая вышеупомянутых шумных эксцессов, это небрежение можно наблюдать ежедневно. Тридентский собор ясно без малейшего сомнения объяснил, что наш Господь присутствует даже в мельчайших частичках освященной гостии.

Что же тогда думать о причастии в руку? На дискосе, даже когда мало причащающихся, всегда остаются частички. Следовательно, теперь частички остаются в руках верных. Это расшатывает веру многих, особенно детей.

Новый образ действий имеет единственное объяснение: если на Мессу приходят, чтобы преломить хлеб с друзьями, поучаствовать в общинной трапезе, знаке общей веры, тогда естественно не требуются дополнительные меры предосторожности. Если Евхаристия понимается как символ, материализующий простое воспоминание прошедшего события, духовное присутствие Господа нашего, совершенно логично не заботиться о том, что крошки могут упасть на пол. Но если речь идёт о присутствии Самого Бога-Творца, как то утверждает вера Церкви, как понять согласие на причастие в руку и даже его поддержку со стороны духовенства, несмотря на недавние документы из Рима?

Протаскиваемая эта идея - протестантская, и против неё восстают ещё не зараженные католики. А чтобы скорее навязать эту идею, верных заставляют причащаться стоя.

Пристало ли принимать без малейшего признака уважения и почтения Христа, перед Которым, как говорит св. Павел, преклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних? Многие священники уже не преклоняют колена перед Святой Евхаристией; новый чин Мессы их к этому подталкивает. Я вижу здесь только два возможных объяснения: либо огромную гордыню, заставляющую обращаться с Богом как с равным, либо уверенность, что на самом деле Бога нет в Евхаристии.

Я не выдвигаю иск против так называемой "соборной Церкви". Я ничего не придумываю. Послушайте,как выражается декан теологического факультета Страсбурга:

"Так говорят о присутствии оратора, актёра, обозначая этим иное качество, чем топографическое "здесь-бытие". Наконец некто может присутствовать символическим действием,физически выполняемом не им, а другими - из творческой верности его глубочайшей воле. Например, фестиваль в Байройте без сомнения реализует присутствие Рихарда Вагнера, гораздо превышающее по интенсивности присутствие композитора, явленное в его произведениях и концертах, исполняемых от случая к случаю. В этой последней перспективе, кажется мне, и подобает располагать евхаристическое присутствие Христа".

Сравнить Мессу с фестивалем в Байройте! Нет, мы решительно не сойдемся ни в музыке, ни в словах.

FSSPX в Беларуси

При подготовке к Евхаристическому Конгрессу 1981 года, среди верующих был проведен опрос, первым вопросом в котором был: «Какое из этих двух определений: «Святое Жертвоприношение Мессы» и «Евхаристическая трапеза » вы бы не раздумывая выбрали?» Подобного рода опросы дают католикам право выбора и призывают их к личному суждению по вопросу, не терпящему самопроизвольности. Определение Мессы не избирается также как избирается политическая партия.

Увы! Эта инсинуация не является результатом бестактности человека, составившего опросник. Мы вынуждены признать: литургическая реформа склона подменять основы и сущность Жертвы, сущностью трапезы. В результате уже чаще говорят о торжестве евхаристии или же о Вечере, в то время как выражение «Жертвоприношение» используется реже. Оно практически исчезло из католических катехизисов, так же как и из проповедей. Оно отсутствует и во II Каноне, приписываемому святому Ипполиту.

Эта тенденция касается и того, что мы свидетельствуем относительно истинного Присутствия (Христа в дарах): если речь уже не идет о жертвоприношении, то и нет более нужды в том, кто принес эту жертву. Одно неотделимо от другого. Превращение Мессы в просто памятную или братскую трапезу – заблуждение протестантов. Что же случилось в XVI веке? В точности тоже самое, что происходит и сейчас. С самого начала они заменили алтарь на стол, убрали с него распятие и сделали так, чтобы «председатель собрания» стоял лицом к прихожанам. Протестантскую трактовку Вечери Господней можно встретить в Pierres Vivantes, молитвеннике, составленном епископами Франции и который является обязательным при обучении детей катехизису: «Христиане встречаются для того, чтобы совершить Евхаристию. Это и является самой Мессой... Они провозглашают веру Церкви, они молятся за весь мир, они предлагают хлеб и вино... Священник, председательствующий на собрании, возносит благодарственные молитвы...»

Между тем, в католичестве именно священник совершает Мессу, именно он предлагает хлеб и вино. Представление о священнике как о председателе было напрямую заимствовано в протестантизме. Таким образом, изменение используемой лексики следует за изменением смысла. Прежде мы бы сказали: «Кардинал Люстиже совершит Понтификальную Мессу». Теперь же, как мне стало известно, по Радио Нотр-Дам можно услышать такую фразу: «Жан-Мари Люстиже будет председательствовать на сослужении».

Вот как говорят о Мессе в брошюре, изданной Ассоциацией швейцарских епископов: «Вечеря Господня прежде всего помогает достичь общности с Христом. Такой же общности, как та, что была во времена пребывания Иисуса на земле, когда он сидел за одним столом с грешниками, и которая продолжается во время принятия евхаристической трапезы со дня Воскресения. Господь приглашает своих друзей, чтобы собраться вместе и Он будет присутствовать среди них.»

На это истинный католик обязан категорически возразить: «Нет! Суть Мессы не заключается в этом!» Это не продолжение трапезы, подобной той, на которую Иисус Христос пригласил святого Петра и других его учеников одним утром, на берег озера, после своего воскреcения: «Когда же они сошли на землю, видят разложенные горящие уголья и рыбу, на них лежащую, и хлеб... Говорит им Иисус: идите, ешьте. Никто из учеников не смел спросить Его: Ты Кто? - зная, что это Господь. Приходит Иисус и берет хлеб и дает им, и рыбу также» (Иоанн 21: 9-13).

Причастие священника и верных есть приобщение тому, кто принес себя на алтарь жертвы. Алтарь же сооружен из цельного камня; или по крайней мере он содержит каменную плиту, которая и служит жертвенным камнем. В него помещаются мощи мучеников, так как они пожертвовали свою кровь во имя Господа. Причастие крови Господа Нашего, вместе с приобщением крови мучеников поощряет и нас пожертвовать наши жизни.

Если же воспринимать Мессу с точки зрения трапезы, то я могу понять почему священник поворачивается лицом к пастве. Никто не поворачивается спиной к своим гостям во время ужина. Жертва же, наоборот, предлагается Богу, а не общине. Именно по этой причине священник, в качестве главы верующих, обращается лицом к Богу и к распятию над алтарем.

При любой возможности, акцент делается на то, что Новый Воскресный Миссал называет «установительным повествованием». Центр имени Жан-Барта, официальный центр Парижской Епархии, заявляет: «В центре Мессы находится повествование». И опять же: Нет! Месса – это не повествование, а действие.

Три обязательных условия необходимы для того чтобы продолжать Жертвоприношение на Кресте: принесение жертвы, пресуществление, которое действительно, а не символически преобразует жертву, и совершение службы священником, который освещенный священническим саном, замещает Первосвященника, Господа Нашего. Таким образом, Месса обеспечивает прощение грехов. Простое поминовение и установительное повествование в сопровождении трапезы, далеко не достаточно для этого. Вся сверхъестественная сила Мессы исходит из ее связи с Жертвой на Кресте. Если мы в это больше не верим, то мы не имеем веры ни во что, что связанно со святой Церковью, а она в свою очередь не будет иметь дальнейшего смысла для существования и нам не следовало бы больше утверждать, что мы – католики. Лютер очень хорошо понял, что Месса – это сердце и душа Церкви. Он говорил: «Уничтожив Мессу, мы разрушим Церковь.»

Теперь же, мы считаем, что Novus Ordo Missae – новый чин, принятый после собора, – соответствует протестантским принципам или же, по крайней мере, опасно близок к ним. Для Лютера Месса – это жертва восхваления, то есть сам акт восхваления, акт благодарения, что несомненно не является искупительной жертвой, которая обновляет и осуществляет Жертву на Кресте. Для него Жертва на Кресте имела место в определенный момент в истории, и этим самым он делает себя заложником самой истории; мы не можем быть причастными заслугам Христа кроме как своею верою в его смерть и воскресение. Церковь же, напротив, полагает, что жертва происходит мистически на наших алтарях во время каждой Мессы, бескровным образом, посредством разделения тела и крови под видом хлеба и вина. Это обновление позволяет присутствующим верным быть причастными к заслугам креста и увековечить этот источник благодати во времени и в пространстве. Евангелие от святого Матфея заканчивается следующими словами: «... и се, Я с вами во все дни до скончания века».

Различия в понимании отнюдь не незначительные. Однако, предпринимаются усилия для того, чтобы их уравнять, путем изменения католической доктрины, выраженной многочисленными знаками во время литургии.

Лютер говорил: «Вероисповедание, которое обращается к Богу как дань уважения, в дальнейшем будет адресовано человеку, чтобы утешить и просветить его. Жертва занимала важнейшее место, но проповедь ее вытеснит.» Это говорит о внедрении культа человека, а для Церкви, о значении, которое придается «литургии слова». Откроем новые молитвенники – в них уже осуществлен этот переворот. К двум существуюющим чтениям добавлено еще одно, так же как и «универсальная молитва» часто используемая для пропагандирования политических или социальных идей, добавим сюда еще и проповедь и чаша весов для нас в конечном итоге склонится к «слову». Как только проповедь закончена, Месса близка к своему завершению.

В Церкви, священник наделен неизгладимой печатью, что делает его «alter Christus»; только он может предложить Святую Жертву. Лютер рассматривал проведенные разграничения между духовенством и мирянами в качестве «первой стены, воздвигнутой папистамы»; каждый христианин и есть священник, а роль пастора заключается лишь в том, чтобы председательствовать на «евангелической Мессе». В соответствии с новым уставом (Novus Ordo), «Я» священника заменено на «Мы»: повсюду пишут, что верные «совершают служение», они связаны с актом богослужения, они читают Послания Апостолов, а иногда и Евангелие, причащают других, проповедуют, что иногда заменяется «обменом мнений в небольших группах на тему Слова Божьего», собираются заранее для того, чтобы «составить» воскресную службу. Но это только первый шаг. Вот уже несколько лет мы слышим как лица ответственные за эпархиальные организации распространяют предложения следующего характера: «Это не священнослужители, но прихожане, кто совершают служение» (Раздаточный материал Национального центра по делам Литургического Душпастерства) или «Собрание верных – это основной элемент литургии»; важно не то как «функционирует обряд, но образ, который прихожане рисуют себе и отношения, которые складываются между теми, кто совершает богослужение» (Отец Желино, составитель литургической реформы, и профессор Парижского Католического Института). Если существенно именно большое собрание людей, то вполне понятно, что частные Мессы не принимаются во внимание, что приводит к тому, что священники их вовсе не служат, так как все сложнее и сложнее найти собрание верных, особенно в будние дни. Это отступление от доктрины: Церкови необходимо так много жертвоприношений Святой Мессы, дабы осуществить как Крестноую Жертву, так и всех целей, возложенных на нее: поклонение, благодарение, примерение и ходатайства.

Но этого не достаточно, так как многие ставят себе целью категорически исключить священника, что освобождает место для знаменитых ВСОС (Воскресные Собрания в Отсутствие Священника). Конечно мы можем себе представить верующих, которые собираются для общей молитвы с целью почитания дня Божьего; между тем ВСОС представляют собой не что иное, как «Missa Sicca» т. е без пресуществления, и, как мы можем прочесть в одном документе Центра региональных социо-религиозных изучений города Лиль, этот недостаток существовал лишь по причине того, что «до появления Novus Ordo, мирянам не разрешалось совершать этот акт». Отсутствие священника может быть намеренным для того, чтобы верующие научились сами справляться». Отец Желино, в Demain la liturgie пишет, что ВСОС является «образовательным этапом, до тех пор, пока не изменится менталитет» и, прибегая к обескураживающей логике, заключает, что в Церкви еще слишком много священников, «без сомнения слишком много для радикальных перемен».

Лютер исключил офферторий: зачем же предлагать хостию, чистую и непорочную, если жертвы нет? По французской версии Novus Ordo, обычаю приношение даров практически отсутствует; кроме того оно уже не носит такого названия само по себе. В Новом Воскресном Миссале говорится о «молитве преподнесения». Такая формулировка скорее напоминает очередное благодарение, признательность за земные плоды. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить эту формулировку с той, что традиционно используется Церковью с совершенно очевидным характером умилостивления и искупления Жертвы, «которую я недостойный раб Твой, приношу Тебе, Богу моему живому и истинному, за бесчисленные грехи, оскорбления и нерадения мои, и за всех здесь присутствующих, и за всех верных христиан живых и умерших; да послужит она мне и им во спасение и жизнь вечную.». Вознося чашу священник произносит следующее: «Приносим Тебе, Господи, чашу спасения, умоляя Твою благость, да взойдет она, как приятное благоухание, пред лице Божественного Величества Твоего за наше и всего мира спасение».

Что же остается в новой Мессе? Остается это: «Благословен Ты, Господи, Боже Вселенной; по щедрости Твоей Ты дал нам хлеб, - плод земли и трудов человеческих, - и мы приносим его Тебе, чтобы он стал для нас Хлебом жизни.», и то же самое о вине, которое станет «вином вечного Царства». Какой цели служит дальнейшее дополнение: «Омой меня, Господи, от беззакония моего и от греха моего очисти меня» и «Пусть наша жертва в этот день найдет милость перед лицом Твоим»? Какой грех? Какая жертва? Какую связь могут увидеть верующий между этим весьма мутным предподнесением даров, и искуплением, которое он ожидает? Я задам другой вопрос: зачем заменять понятный текст, с завершенным смыслом, чередой загадочных фраз слабо связанных друг с другом? Если мы ощущаем необходимость перемен, то они должны быть во благо. Эти словосочетания, которые, как может показаться, исправляют недостаточность «молитв преподношения», заставляют снова подумать о Лютере, который старался внедрять нововедения осторожно. Он сохранил древние обряды на сколько это было возможно, ограничиваясь изменением смысла. Месса сохранила, по большей части, свой внешний облик, люди находили в церкви почти такую же обстановку, почти такие же обряды, с небольшими изменениями в угоду им, так как с этого момента к ним стали обращаться намного чаще, нежели раньше; они еще больше осознали свою важность в вопросах богослужения, они стали принимать в нем более активную часть, громко распевая песни и читая молитвы. Постепенно латынь окончательно уступила место немецкому языку. Это все вам ничего не напоминает? Лютер также с серезностью подходил к созданию новых гимнов дабы заменить «все эти бормотания папистов». Реформы всегда принимают форму культурной революции.

В Novus Ordo, самая древная часть римского Канона, восходящая ко временам апостолов, была изменена так, чтобы приблизить ее к лютеранской формуле пресуществления, как при помощи добавления нового, так и упразднения старого. Французский перевод пошел еще дальше в изменении значения слов «pro multis». Вместо «кровь моя... которая за вас и за многих прольется» мы читаем: «которая за прольется за вас и за множество людей». Это не озачает тоже самое и богословски не является без значения.

Вы могли заметить как большинство священников сегодня произносят непрерывным текстом основную часть Канона, начинающуюся со слов: «Накануне Своих страданий Он взял хлеб во святые и досточтимые руки Свои...» не выделяя паузу, предусмотренную правилами римского Миссала: «Держа хостию обеими руками, между большим и указательным перстами, он произносит слова пресуществления тихим, но четким голосом, строго над хостией.» Сам тон меняется, становясь более повелительным, пять слов «Hoc est enim Corpus meum» производят чудо пресуществления, так же как и слова, произносимые при освящении вина. Новый Миссал побуждает целебранта сохранять повествовательный тон, как если бы он в самом деле принялся за воспоминания. Взяв изобретательность за правило, мы видим, как некоторые священнослужители произносят свой текст показывая хостию всем во круг или даже показно ломая ее, дабы добавить дополнительные движения, которые бы лучшим образом проиллюстрировали их слова. Два коленопреклонения из четырех были упразднены, а те, что остались иногда тоже опускают, в этом случае мы имеем право спросить, естль ли у священника вообще ощущение, что он совершил преосуществление, даже если предположить, что у него действительно было намерение на это.

И вот из католиков растерянных вы превращаетесь в католиков озадаченных: является ли Месса, которую вы посещаете, действительной? Хостия, которую вы приняли, является ли действительно Телом Христовым?

Это очень серьезная проблема. Каким образом верующие могут об этом судить? Для определегния действительности Мессы существуют следующие основные условия: материя, форма, намерение и действительно рукоположенный священник. Если эти условия выполняются, то нет причин предполагать ее недействительность. Молитвы Оффертория, Канона и Причастия священника необходимы для целостности Жертвы и таинства, но не для действительности. Кардинал Миндсенти, находясь в тюрьме и произнося тайно слова Пресуществления над небольшим количеством хлеба и вина для того, чтобы причастится Телу и Крови Господа Нашего не будучи замеченным охранниками, несомненно совершил и жертву, и таинство.

Служба, совершаемая американским епископом с использованием медовых пряников, о которой я уже упоминал ранее, совершенно точно не является действительной, как и та, во время которой слова преосуществления грубо изменены или даже опущены. Я ничего не придумываю: был зафиксирован случай, когда целебрант дошел до такой степени креативности, что просто-напросто забыл об преосуществлении. Но каким образом мы можем определить намерение священника? Очевидно, что действительных Месс становится все меньше, по мере того, как вера священников развращается и у них нет стремления делать то, что Церковь, которая не может изменять свои цели, всегда делала. То современное образование, которое получают так называемые семинаристы, не готовит их для совершения действительных Месс. Их больше не учат воспринимать Святую Жертву как основной труд их священнической жизни.

С другой стороны, можно без всякого преувеличения сказать, что большинство Месс, совершаемых без алтарного камня, с использованием бытовой посуды, квашенного хлеба, с введением невежественных рассуждений во время самого Евхаристического Канона и т. д., являются кощунственными и развращают веру, ослабляя ее. Десакрализация такова, что подобные службы могут привести к потере сверхъестественного характера, «таинства веры», для того, чтобы стать не более чем актом естественной религии.

Ваша озадаченность может выразиться следующим образом: «Могу ли я присутствовать на святотатственной Мессе, но которая при этом является действительной в отсутствии другой альтернативы для исполнения воскресной обязанности?» Ответ прост: подобные Мессы не могут быть предметом обязанности; кроме того необходимо к ним применить правила нравственного богословия и канонического права в отношении прсутствия или участия в действиях опасны для веры, а возможно и кощунственны.

Новая Месса, даже совершаемая с благочестием и соблюдением литургических норм, подпадает под те же условия, так как она насквозь пропитано протестантским духом. Она заключает в себе яд, вредящий вере. Учитывая это, современные французские католики находятся в таких же условиях практики веры, как и в миссионерских странах. В последних, жители некоторых регионов не могут присутствовать на Мессе чаще, чем три-четыре раза в год. Верующие нашей страны должны были бы приложить усилия к тому, чтобы присутствовать хотя бы раз в месяц на традициональной Мессе – истиннном источнике благодати и освящения – в одном из тех мест, где она до сих пор пользуется признанием.

Так как, по правде говоря, я вынужден констатировать и подтвердить без боязни ошибиться, что Месса, утвержденная папой Пием V, не будучи придуманной им самим, на что нам постоянно намекают, четко выражает три истины: жертва, реальное присутствие и священнический сан. Она также принимает во внимание то, на что указал Тридентский Собор: человеческую природу, которая нуждается в внешней помощи для того, чтобы возвыситься до размышлений о божественных вещах. Установленные обычаи не обязаны своим существованием воле случая, мы не можем их разрушать или же отменять безнаказанно. Какое множество верных, какое множество молодых священников, какое множество епископов потеряли веру после принятия реформ! Никто не может противиться ни природе, ни вере, без того, чтобы они не отомстили за себя.

Однако, нам утверждают, что человек уже не тот, что был век назад; его природа была изменена технической цивилизацией, в которую он погружен. Какой абсурд! Новаторы старательно скрывают от верующих свое желание подражать протестантизму. Они приводят другой довод: изменение. Вот что говорят в вечерней богословской школе города Страсбург: «Мы должны признать, что в настоящий момент мы оказались перед лицом истинной культурной мутации. Один конкретный способ празнования памяти Господа был связан с определенным религиозным миром, который уже не наш.» Достаточно произнести это, и все исчезнет. Мы должны начать все нуля. Вот какие софизмы используются, чтобы заставить нас изменить нашу веру. Что значит «религиозный мир»? Следовало бы быть честными и сказать: «религия, которая уже не наша».

Католикам, которые чувствуют настолько радикальные перемены, трудно противостоять настойчивой пропаганде, с которой они сталкиваются, что присуще всем революциям. Им говорят: «Вы не принимаете перемен, между тем, как они являются частью жизни. Вы безжизненны. То, что было хорошо пятьдесят лет назад, больше не подходит ни современному мышлению, ни образу жизни, который мы ведем. Вы цепляетесь за ваше прошлое, вы не способны изменить ваши привычки». Многие подчинились реформе, чтобы избежать подобных упреков, не находя весомых аргументов, способных предохранить их от бесчестных обвинений: «Вы – реакционеры (отсталые приверженцы прошлого), динозавры, вы не способны идти в ногу со временем».

Кардинал Оттавиани как-то сказал о епископах: «Они боятся показаться старыми».

Но мы никогда не отвергали изменений и приспособлений как таковых, свидетельствующих о жизнеспособности Церкви. Мои сверстники помнят такие изменения касательно литургии. Вскоре после моего появления на свет, святой Пий X был всецело занят внесением улучшений — предал большее значение годичному литургийному циклу (de tempore) в Миссале, уменьшил возраст детям для принятия первого причастия и восстановил литургические песнопения, которые были преданы забвению. Пий XII также уменьшил продолжительность евхаристического поста, в соответствии с особенностями современной жизни, по той же причине разрешил проведение Мессы после полудня и вечером, перенес службу пасхальной всенощнной (вигилю) на вечер Великой Субботы, реорганизовал богослужения Великой Седмицы. Иоанн XXIII сам лично сделал некоторые поправки в чине святого Пия V, еще до Собора.

Но ничего из этого и близко не стояло тому, что произошло в 1969 году, когда была введена новая концепция Мессы.

Нас также корят за то, что мы цепляемся за внешние и второстепенные формы, такие как латинский язык. Он, как утверждают, является мертвым языком, который никто не понимает, как будто бы христиане его лучше понимали до этого, в веке 17-м или же в 19-м. Какую оплошность совершила Церковь, по их мнению, прождав так долго перед тем, как упразднить этот язык! Я считаю, что у Церкви были на то причины. Нам не следует удивляться ни тому, что католики испытывают необходимость в лучшем понимании священных текстов, из которых они могут духовно питаться, ни тому, что они желают быть более тесно вовлеченными в действие, происходящее у них на глазах.

Тем не менее, служение всего Святого Жертвоприношения на народных языках не послужила удовлетворению этих нужд. Прочтение Апростола и Евангелия на народном языке это нововведение, которое практикуется в церкви Сен-Николя-дю-Шардонне в Париже, как и в приоратах нашего Братства, основанных мной. Что же касается остальных частей службы, то мы потеряем гораздо больше, чем приобретем, так как понимание текстов не является конечной целью молитвы, и не является также и единственным средством, которым привести свою душу в состояние молитвы, т.е. достичь единение с Богом. Если же слишком большое значение придается смыслу текстов, то это может даже послужить препятствием.

Я удивляюсь, что этого не понимают в то время, когда повсюду проповедуют религию сердца, основанную скорее импульсивном побуждении, чем на умственном осмыслении. Единение с Богом может быть достигнуто как посредством красивых, божественных религиозных песнопений, так и благодаря общей литургической обстановке: святости и благочестивой возвышенности места, его архитектурной красоте, ревностной молитве христианской общности, благочестивому и полному достоинства служению священника, символическому убранству, благоуханию ладана и т. д. Внешняя обстановка служит возвышению души. Подобное может испытать всякий, кто откроет дверь любого из бенедиктинских аббатств, сохранивших свои богослужебные церемонии во всем своем великолепии.

Но это нисколько не умаляет необходимости искать лучшего понимания молитв и гимнов, так же как и более совершенного участия в службе. Но желание достигнуть этого просто путем использования простонародного языка и абсолютным упразднением универсального языка Церкви, что, к сожалению, происходит практически везде во всем мире – является ошибкой. Возьмем хотя бы чинопоследования Месс, которые даже в Novus Ordo сохранили пение Credo, Sanctus и Agnus Dei.

Латинский является языком универсальным, литургия, употребляя его, образует, созиждет в нас всеобъемлющее католическое единство. И наоборот, локализация и индивидуализация литургии лишает ее этого измерения, который оставляет такой глубокий отпечаток в душах людей. Для того, чтобы избежать этой ошибки, достаточно было бы взглянуть на восточные обряды, где уже издавна как литургические используются местные языки.¹ В этом видна их изолированность этих сообществ одного от другого. В дали от своих отечеств, они нуждаются в своих собственных священниках для Месс, таинств и других обрядов. Они строят особые церкви, которые неизбежно отделяют их от других в католической совокупности.²

И какое от этого приобретение? Нельзя никак утверждать, что имение собственного литургического языка кого-то делает более ревностными верующими, чем те, которые используют универсальный язык, может быть во многом не понятный, но достаточно легко переводимый.

Если же мы посмотрим на то, что происходит вне Церкви, то зададимся вопросом: каким образом ислам преуспел в своей сплоченности, которая привела к его распространению в регионах и среди их жителей, настолько разнящихся друг от друга, как Турция, Северная Африка, Индонезия или Африка южнее Сахары? Посредством насаждения арабского языка повсюду в качестве единственного языка Корана. В Африке я видел, как местные марабуты заставляли учить наизусть суры детей, которые и слова из них не понимали. Более того, ислам запрещает переводить на другие языки свою священную Книгу. Становится модным восхищение религией Магомета, в которую, как говорят, обращаются тысячи французов, а в церквях даже собирают пожертвования на постройку новых мечетей во Франции. Однако заметим и запомним этот пример: речь идет об утверждающей силе единого языка для молитвы и культа.

То, что латынь это язык мертвый, только свидетельствует в его пользу, так как это наилучший способ предохранить выражение истин веры перед лицом лингвистических изменений, которые естественно происходят с течением времени. Изучение семантики очень сильно развилось примерно за последнее десятилетие, его даже внесли в программу изучения французского языка в колледжах. Предметом семантического анализа является изменения в значениях слов, постепенные изменения смысла, наблюдаемые в более длинных или, не редко, коротких периодах времени. Так давайте же используем эту науку с целью осознания опасности предоставления сохранности депозита веры постоянно изменяющимся способам изъяснения. Считаете ли вы, что мы смогли бы сохранить вечные, неприкосновенные истины без каких бы то ни было искажений в течении двух тысяч лет, если бы мы использовали постоянно изменяющиеся языки и к тому же разнящиеся от страны к стране и даже от региона к региону? Живые языки – переменчивы и подвижны. Если бы мы совершали литургию на любом из них, в любой период времени, нам пришлось бы постоянно ее адаптировать с учетом актуальной семантики. Неудивительно, что в таком случае пришлось бы беспрерывно созывать новые комиссии, а у священников не оставалось бы времени на богослужения.

Когда я встречался с Его Святешеством Павлом VI в Кастель-Гандольфо в 1976, я сказал ему: «Я не знаю, известно ли вам, Святой Отец, что на сегодняшний день существует тринадцать официальных евхаристических молитв во Франции». И папа возвел руки к небу и ответил мне: «Напротив, гораздо больше, ваше превосходительство, гораздо больше!» Это дает мне основания спросить: существовало бы их столько же, если бы литургисты были бы вынуждены составлять их на латыни? Помимо этих формулировок, введенных в обращение, после того, как они были напечатаны то здесь, то там, следует упомянуть и импровизированные Евхаристические каноны священника во время богослужения и все в импровизации добавленные начиная с «подготовки к покаянию» и заканчивая «отпустом собрания». Действительно ли вы считаете, что он был бы в состоянии это сделать, будь язык богослужения латинским?

Иное внешнее проявление, против которого выступают, это ношение сутаны, не столько в церквях или при посещении Ватикана, сколько в повседневной жизни. Этот вопрос не фундаментальной важности, но имеет очень большое значение. Всякий раз, как папа упоминал ее, – а Иоанн Павел II, со своей стороны, делал это довольно часто – поднимались волны недовольства среди духовенства. В одном из парижских периодических изданий я прочитал заявления, сделанные священником-новатором на этот счет: «Это ребятчество... Во Франции, нет необходимости носить отличительную одежду, это просто не имеет смысла, так как никому не нужно распознавать священника на улице. Наоборот, сутана или же римский воротник возводят барьер... Священник такой же человек, как и все. Конечно при этом он председательствует на Евхаристическом Собрании!»

Этот «председательствующий на Евхаристическом Собрании» выражает идеи, противоречащие Евангелию и утвержденным нормам социальной реальности. Во всех других религиях, религиозные представители носят отличительные знаки. Антропология, которой придают большое значение, поможет нам в этом удостовериться. У мусульман видны некоторые различия в одежде, воротниках и кольцах. Буддисты одеваются в одежды шафранового цвета и бреют голову. На улицах Парижа, как и других больших городов можно встретить молодых людей со знаками этих религий, но их не подвергают критике.
Сутана делает узнаваемым духовное лицо, монаха или монахиню, таким же образом, как форма делает узнаваемым военного или полицейского, но с той разницей, что, сняв с себя форму, они становятся такими же гражданами, как и другие, в то время как священник должен сохранять свой отличительный вид при всех жизненных обстоятельствах. В действительности, та печать, что он получил во время рукоположения делает его человеком живущим среди нас, но не от мира сего. Мы читаем у святого Иоанна: «Вы не от мира, но Я избрал вас от мира» (15:19). Его одеяние должно быть особенным и в то же самое время являть дух скромности, сдержанности и бедности.

Во вторых, обязанность священника – свидетельствовать о Господе Нашем: «Вы будете Мне свидетелями», «И когда зажигают светильник, не ставят его под сосуд». Религия не ограничивается ризницей, на что уже продолжительное время настаивают власти стран Восточной Европы. Христос наказал нам распространять нашу веру, чтобы сделать ее видимой с помощью свидетельей, которые должны быть видны и узнаваемы повсюду. Свидетельству словесному, являющимся, несомненно, более важным для священника, чем свидетельство одежды, тем не менее очень сильно содействует отчетливое внешнее проявление священнического сана, чем и является сутана.

Отделение церкви от государства, принимаемое, а иногда даже и предпочитаемое, постепенно послужило распространению атеизма во всех областях деятельности, и мы вынуждены констатировать, что доброе количество католиков, а также священников, уже не имеют больше точного представления места католической религии в гражданском обществе. Светскость захватила все.

У священника, который живет в подобном обществе, создается постоянно возрастающее ощущение чуждости ему, ощущение тягостности от того, что он является источником смущения, символом прошлого, обреченным на исчезновение. С его присутствием мирятся, и не более; по крайней мере, он это так воспринимает. Так как его желанием является соответствовать светскому миру, раствориться в толпе. Чего не хватает этим священникам, так это опыта в странах менее дехристианизированных чем их. Им особенно не хватает глубокой веры в свое священничество.

Именно поэтому сложно судить о религиозном духе сегодняшнего дня. Мы предполагаем, без причины, что все с кем мы имеем дело в деловых отношениях или при случайных контактах не религиозны. Молодые священники из Экона и все те, кто не поддался анонимности, убеждаются в этом каждый день. Препятствие? Совсем наоборот. Люди останавливают их на улице, на станциях, чтобы с ними поговорить; и часто только для того, чтобы выказать свою радость, что они видят священника. Новая Церковь восхваляет диалог. Каким образом мы можем начать его, если мы прячемся перед предполагаемыми собеседниками? При коммунистическом режиме первым делом запрещают ношение сутаны; это одно из средств, направленных на то, чтобы задушить религию. Должно сознавать, что и обратное также верно. Священник, который свидетельствует о своем священстве внешнем видом, является живой проповедью. Отсутствие узнаваемых священников в больших городах – это большой шаг назад в проповеди Евангелия. Это продолжение пагубных трудов Революции и законов разделения (Церкви и государства).

К этому добавим еще и то, что сутана оберегает священника от бед, так как обязывает его к определенному поведению, постоянно напоминает ему о его миссии на земле и сохраняет его от искушений. Священник в сутане не испытывает кризиса идентичности. Что же касается верующих, то они знают, с кем имеют дело: сутана – гарантия подлинности священнического чина. От католиков я слышал о трудностях, которые они испытывают, когда исповедуются священнику в пиджаке, при этом у них создается впечатление, как будто они посвящают в секреты своей совести кого-то неизвестного. Исповедь – это акт судебный; поэтому и гражданское правосудие одевает своих представителей судебной власти в мантию.

1. Руководство в церковный типикон Др. Александр Микита, кафедральнаго храма Мукачевскаго каноник-хранитель:
   Что нужно знати о языкѣ церковномъ?
   Языкъ богослуженій есть двоякій: α) символичный (вен. képnyelv – язык изображения) и β) словесный (вен. szóbeli nyelv – устный язык) (V. Ö. Lonovics, Egyh. Archaelogia, Bécs, 1857. I. köt. I. lap.)
   Чтобъ человѣкъ языкъ символичный богослуженій поразумѣти могъ, то онъ первѣе долженъ изучитися, якую сущность или якое символичное значеніе имѣетъ однокаждая отправа по богословскому своему смыслу, и ней однокаждое дѣйствіе.
   Что же касается языка словеснаго, то о немъ то назначимъ, что онъ долженъ быти по уставу общему каѳ. церкви (juxta jus commune) отъ языка простаго и звычайно употребляемаго (вен. köznyelv - общеупотребительный) больше альбо меньше различный и непремѣнный т.е. мертвый (вен. holt nyelv – мертвый язык).
   Разлука межи Восточною и межи Западною церовію — касательно дисциплины языка церковнаго — есть такая, что Западная церковь по свойственному своему уставу (juxta jus privatum) лишь одинъ (т.е. латинсий) мертвый языкъ употребляетъ въ Богослуженіи, а Восточная же по своему свойственному (juxta jus privatum) больше (т.е. греческій, сирохалдейскій, армянскій, коптійский, этіопскій, славянскій и румунскій).
   Что языкъ церковный правильно заведенный премѣняти и его выкореняти не вольно, и что онъ и въ Восточныхъ церквахъ должнъ быти мертвый, о томъ свидѣтельствуетъ б. п. Венедиктъ XIV. который сице пишетъ: "Constantem, firmamque esse disciplinam, ne Missae idioma mutetur, et si mutet lingua vernacula; sed eo sermone Missa celebretur, quo celebrata est ab initio, etiam si illa lingua exoleverit apud vulgus, ejusque peritiam viri docti dumtaxat habeant."(De Missae Sacrificio, cap. II. n. 14. Venet. 1767. pag. 30.)
   Изряднѣе же бл. пам. Венедиктъ ХІV. заказуетъ то, чтобъ въ Восточныхъ церквахъ одинъ мертвый и ужь освященный языкъ про тую причину вывергали и выкореняли, что народъ его ужь неразумѣетъ, понеже онъ ужь другимъ живымъ языкомъ говоритъ; такъ бо пишетъ: "Sed non in eo controversiae cardo vertitur. Illud quaeritur, an si, quae vernacula fuit, vulgari alio sermone in populum invecto doctorum dumtaxat virorum facta fuerit lingua, divina Officia et Missa in novum vulgi sermonem convertenda sint. Id vero est, a quo semper abhorruit et abhorret Catholica Ecclesia." (De Missae Sacrificio, cap. II. n. 5. 1. c. pag. 28.) Прим. перевод.
2. В соответствии с Традицией, в Восточных церквях в границах ОДНОГО ОБРЯДА употребляется исключительно ОДИН язык. Даже более того, один язык может быть употребляем в нескольких обрядах (например, церковно-славянский язык для византийско-славянских обрядов галицких и закарпатских русинов, русских, сербов и болгар).
   Пёстрое разнообразие на востоке коренится не на прямую в разности языков, а в РАЗНОСТИ ОБРЯДОВ. Есть заметные отличия, например, в Армянском и Визанийско-славянских обрядах. А каковы бы ни были исторические, ментальные или другие причины их возникновения, католическая Церковь всегда принимала их как законных своих чад. В здравом католическом духе воспитанный восточный христианин в дали от своей родины будет жаждать себе родного и близкого литургического языка обрядов и молитв. Он будет искать возможность участвовать в них. Но при отсутствии такой возможности, он будет практиковать свою веру в любом доступном католическом обряде, утешая себя единством веры, и учась узнавать ее выражение в другом обряде.
   Следуя же примеру по-соборных католиков Римскаго обряда и вводя в богослужебное употребление народные языки, восточники действительно достигли глубокого разделения. Это крайне способствовало разженю этнофилитизма, к чему народы на востоке и так часто были склонны. Объединение на почве национальной часто затмевает обще-католичское единство. Возникает все больше и больше потребности в независимости и самоуправстве. Это явно видно на примере славянских народов, котрые отвергнули бесценное наследие свв. Кирилла и Мефодия — Церковью благословенный церковно-славянский язык.
   Пред лицом такой огромной опасности — разрушения столь значимой традиции Церкви как латинский язык — употребленный владыкой Марселем несколько упрощенный пример, ради объяснения простого эффекта влияния языка, никоем образом не следует воспринимать как отрицание им законности существования в Церкви различных обрядов или Церковного канонического права, которое эти вопросы регулирует. Так и латинский язык, который является общим для всех, хотя не многочисленных, обрядов латинских, не уничтожает различий самых обрядов, а знающий свой обряд верный Римского обряда сразу заметит отличие, например, с богослужением амбросианским. Прим. перевод.

VI. Новые формы Крещения, Брака, Покаяния и Елеосвящения ^Eng

VII. Новые священники ^Eng

VIII. Новый катехизис ^Eng

IX. Новое богословие ^Eng

X. Экуменизм ^Eng

XI. Религиозная свобода ^Eng

XII. Товарищи и спутешественники ^Eng

XIII. Религиозная свобода, коллегиальное равенство, вселенское Братство ^Eng

XIV. "II Ватиканский Собор это Французская революция в Церкви" ^Eng

XV. Брак Церкви и революции ^Eng

XVI. Нео-модернизм подрыв веры ^Eng

XVII. Что такое Традиция? ^Eng

XVIII. Истинное и ложное послушание ^Eng

XIX. Семинария в Эконе и Рим ^Eng

XX. Месса Всех Времен ^Eng

XXI. Не еретики, не раскольники ^Eng

XXII. Что могут семьи ^Eng

XXIII. Созидание против разрушения ^Eng